отношение булгакова к советской власти
Творец и вождь: взаимоотношения М. А. Булгакова и И. В. Сталина
Рубрика: Филология, лингвистика
Дата публикации: 14.08.2016 2016-08-14
Статья просмотрена: 13928 раз
Библиографическое описание:
Маломожнова, Е. С. Творец и вождь: взаимоотношения М. А. Булгакова и И. В. Сталина / Е. С. Маломожнова. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2016. — № 16 (120). — С. 503-505. — URL: https://moluch.ru/archive/120/33269/ (дата обращения: 07.11.2021).
Михаил Афанасьевич Булгаков был во многих отношениях уникальным писателем. Будучи по духу своих взглядов и произведений совершенно несоветским и даже антисоветским автором, он, тем не менее, почти всю сознательную жизнь прожил в СССР и написал именно здесь свои самые яркие произведения («Собачье сердце», «Дни Турбиных», «Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»). Отношения писателя с тоталитарным советским строем получили знаменательную персонификацию в его взаимодействии с Иосифом Сталиным.
Первое свое письмо «вождю всех народов» Булгаков напишет в июле 1928 г., после того, как И. В. Сталин охарактеризовал его пьесу «Бег» как «антисоветскую», что привело к запрету не только на это произведение, но и на прозу автора [4]. В своем послании писатель указывает, что у него нет возможности печататься в Советском Союзе и поэтому он чувствует себя «затравленным» [4]. Однако на свою просьбу о разрешении на эмиграцию Булгаков так и не получил ответа.
Это был не первый раз, когда писатель конфликтовал с властями. Михаил Афанасьевич категорически не принял революцию, восприняв ее как национальную катастрофу, кровопролитие и страшный грех. Большевистская власть, в свою очередь, расценивала Булгакова как чужеродный элемент. Еще в 1926 году сотрудники ОГПУ после обыска в доме писателя забрали рукопись повести «Собачье сердце» и личный дневник писателя [4]. Конфискованное потом вернули, но конфликт не был исчерпан.
28 марта 1930 года Булгаков пишет отчаянное письмо, обращаясь напрямую к правительству СССР. В нем он открыто заявляет о своих идейных и творческих установках, признавая их полную несовместимость с советским строем. Михаил Афанасьевич говорит о том, что его творчество вызывает резкое неприятие в национальной печати и не может существовать в СССР. Булгаков прямо заявляет, что борьба с цензурой и поддержка свободы печати — его «писательский долг». Михаил Афанасьевич также называет себя «мистическим писателем» и подчёркивает сатирический характер своих произведений, который в Советском Союзе воспринимался как нападки на существующий строй. Писатель также подчеркивал свою неразрывную связь с русской дореволюционной интеллигенцией, которая в новой России воспринималась враждебно. Булгаков не собирается отрекаться от своих взглядов и становиться хотя бы «попутчиком» при советской власти. Он пишет о запрете своих пьес и считает себя уничтоженным. «Я прошу принять во внимание, что невозможность писать для меня равносильна погребению заживо», — заключает писатель и просит разрешение на выезд за границу.
На сей раз власти обратили внимание на Булгакова. 18 апреля 1930 года состоялся телефонный разговор И. В. Сталина с писателем, во время которого руководитель страны посоветовал Булгакову еще раз подать заявление на работу во МХАТ и выразил желание лично встретиться с Михаилом Афанасьевичем. Идея о личной беседе с вождем станет потом для писателя своеобразной манией [4]. После этого разговора Булгакова взяли на работу в Художественный театр ассистентом режиссера, практически — по протекции Сталина.
Этот поступок руководителя СССР подчеркивает его сложное отношение к Михаилу Афанасьевичу. С одной стороны, именно после его определения пьесы «Бег» как «антисоветского явления» начинается травля Булгакова. С другой стороны, Сталин выказывал по отношению к писателю определенную симпатию. Известно, например, что спектакль по пьесе «Дни Турбиных» Иосиф Виссарионович смотрел не менее 15 раз [8, с. 404]. Кроме того, в письме В. Н. Билль-Белоцерковскому от 1 февраля 1929 года Сталин выступил против запрета пьес Булгакова и намекнул, что если писатель доработает «Бег» в более советском стиле, то это произведение не будут снимать с постановки. Однако Михаил Афанасьевич, судя по всему, решил не исправлять свой текст [Там же]. Сталин же поспособствовал тому, что пьесы Булгакова снова стали ставить в театрах. Рассказывали, что в январе 1932 года глава СССР был в МХАТе на одном спектакле и спросил, почему в театре давно не ставили «Дни Турбиных», в результате чего уже в феврале пьеса вернулась на подмостки [8, с. 480–481]. Однако на очередное письмо одного из своих любимых авторов, написанное в 1931 году, в котором тот просил главу СССР стать его «первым читателем», Сталин не ответил.
Отношение Булгакова к «вождю» было менее противоречивым. До самой своей смерти Михаил Афанасьевич сохранял критическое восприятие советской действительности и не собирался становиться «пролетарским писателем». Однако бесконечное давление и страх за судьбу своих произведений привели к тому, что Булгаков решился написать пьесу о Сталине, названную «Батум». Причина была не в желании наладить контакт с властями СССР, а стремление создать хоть что-нибудь, что могли бы пропустить на сцену [8, с. 639]. Но эта попытка оказалась неудачной: в итоге пьесу тоже запретили. Данное событие столь сильно подкосило Булгакова, что он серьезно заболел. Но это было не единственным ударом. В 1930-е гг. писатель творит исключительно «в стол», без надежды на публикацию своих произведений. В это же время он начинает создавать «Мастера и Маргариту».
Короткое потепление в отношениях между Булгаковым и властями СССР быстро закончилось. В 1934 году писателя и его жену отказались выпускать за границу. Один из последних ударов Булгакову был нанесен в феврале 1939 года, когда во время очередного награждения советских литераторов орденами в глаза бросилось отсутствие Михаила Афанасьевича. Хотя в списке были разные писатели, в том числе и те, кто принимал участие в травле Булгакова (например, Билль-Белоцерковский) [5,с. 9–11]. Эта ситуация довела писателя до отчаяния [Там же].
Подобные обстоятельства вынуждали Булгакова еще больше времени посвящать творчеству, где нашли отражение многие обстоятельства его жизни, в частности, отношения со Сталиным. Астахин Л. В. считает, что в диалоге Фоки и Амвросия в романе «Мастер и Маргарита» [1, с. 36] Булгаков метафорически изобразил свой разговор с вождем. При этом Сталина — Амвросия — писатель изображает пышущим здоровьем гигантом, регулярно вкушающим радости жизни, а себя (т. е. Фоку) — несчастным и болезненным, живущим в условиях бедности и несвободы. Кроме того, Амвросий выступил против ресторана «Колизей», что можно расценить как воспоминание о запрете на выезд за границу для Булгакова, который был озвучен Сталиным в ходе разговора 1930 г. [Там же, с. 38].
Среди исследователей творчества Булгакова распространено мнение, что И. В. Сталин явился одним из прообразов (если не главных прототипов) ключевого персонажа романа «Мастер и Маргарита» — Воланда [2, с. 134; 3, с. 238]. Дьявол в романе даже говорит словами Сталина: «Это факт. А факт — самая упрямая в мире вещь» [7, с. 617]. Из текста произведения можно заключить, что Воланд симпатизирует «вождю всех времен и народов» и уверен, что с его помощью сохранит власть над Москвой [3, с. 238]. При этом булгаковский Дьявол часто воспринимается как вершитель правосудия и каратель злодеяний. Нет ли здесь противоречия? Подобную коллизию можно объяснить тем, что писатель до такой степени разочаровался в окружающей действительности, что видел даже в Сатане больше доброты, чем в людях.
Отношение же Булгакова к властям было однозначным. В сентябре 1939 года, после того, как запретили пьесу «Батум», писатель говорил своей жене Елене Сергеевне: «Плохо мне, Люсенька. Он мне подписал смертный приговор», имея в виду Сталина [5, с. 23–24].
В целом же поведение Сталина в отношении Булгакова изобилует кажущимися противоречиями. На первый взгляд непонятно, почему Михаила Афанасьевича не отпустили за границу, а потом не арестовали даже во время пика репрессий. Ведь Булгаков открыто заявлял о своих антисоветских взглядах. Вызывает вопросы, почему Сталин помогал писателю выжить, но в то же время держал его в жестких условиях, не позволяя печататься.
Рассматривая эту проблему, С. Лунев отметил, что Булгаков и Сталин олицетворяли собой две России — дореволюционную и советскую. Они не могли жить мирно, как, впрочем, и окончательно расстаться [6]. Несмотря на стремление большевиков построить страну «с чистого листа», они не сумели окончательно избавиться от прошлого. Былые традиции культуры, менталитет и талантливые представители старой интеллигенции являлись важным фактором в деле конструирования советской державы. Без этого мощного фундамента невозможно было построить новое общество. Возможно, Сталин понимал, что без таких людей, как Булгаков, молодое социалистическое государство культурно заметно обеднеет. Иосиф Виссарионович признавал, что Булгаков намного талантливее большинства «пролетарских писателей». В то же время Сталин мог опасаться, что писатель, уехав за границу, был в состоянии стать знаменем антисоветской пропаганды, символом разгромленной, но не сломленной русской интеллигенции. Кроме того, миграция Булгакова из СССР могла продемонстрировать миру, что талантливые люди не имеют возможностей для свободного развития в социалистической стране. Подобное мнение могло навредить имиджу Советского Союза.
Таким образом, Булгаков оказался заложником ситуации и потерял свободу выбора. Но именно неприятная писателю советская действительность способствовала развитию самых сильных сторон его таланта — мистической и сатирической. Судьба Михаила Афанасьевича высвечивает весь трагизм непростого положения русской интеллигенции, которая после революции стояла перед выбором: потерять либо себя, либо свою родину. В итоге многие лишились и того, и другого. Булгаков же постарался сохранить это сложное единство.
Тайна политических взглядов Булгакова: Четырнадцать переворотов, или С кем вы, мастера культуры?
К моменту февральского переворота 1917 года Булгаков смиренно служил сельским доктором в Смоленской губернии и если с чем и боролся, то только с собственной зависимостью от морфия. Человеком он был порывистым, увлекающимся, если не сказать легкомысленным. Но волновали будущего писателя вовсе не политические страсти. Булгаков был любителем оперы, литературы, красивых женщин, вина и хороших товарищеских компаний. Да и врач был неплохой — как-никак получил диплом «лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами». Однако надо полагать, что провидение имело на Булгакова свои планы, когда однажды привело его в родной Киев и бросило в самую гущу революционных событий.
«Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история, — писал Булгаков в 1923 году в фельетоне «Киев-город». — Я совершенно точно могу указать момент ее появления: это было в 10 часов утра 2-го марта 1917 года, когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами: «Депутат Бубликов». Ни один человек в Киеве не знал, что должны были обозначать эти таинственные 15 букв, но знаю одно, ими история подала Киеву сигнал к началу. И началось и продолжалось в течение четырех лет».
Этот визит Булгакова в Киев продлился недолго. Вскоре доктор Булгаков снова трудился в качестве специалиста по венерическим болезням, но уже не под Смоленском, а в городской больнице Вязьмы. Впрочем, колесо истории уже повернулось, барометр показывал бурю, и тучи уже сгустились над головой Булгакова.
В феврале 1918 года Булгаков снова появляется в Киеве. Он уже официально освобожден от земской службы, готовится к частной практике и подумывает о судьбе писателя. Революционные смуты и новый статус России как страны Советов все еще кажутся ему чем-то временным и малоинтересным.
Террор не помог красным удержать власть надолго. Уже 22 февраля в город по договору с Центральной Радой вошли германские и австро-венгерские войска.
По всей видимости, Булгаков появился в украинской столице чуть ли не по следам большевистских обозов, и зверства большевиков не могли не произвести на него впечатления. В этот ли момент или еще раньше, но Булгаков рано определил свое отношение к большевизму — резко негативное.
Писатель пробыл в городе почти полтора года, до августа 1919-го. За это время власть в Киеве менялась постоянно. В фельетоне «Киев-город», опубликованном в берлинской эмигрантской газете «Накануне» 6 июля 1923 года, как раз в период работы над «Белой гвардией», Булгаков утверждал: «По счету киевлян у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил».
Список переворотов, сотрясших украинскую столицу с 1917 по 1920 год, выглядит так:
1. Февральская революция 1917 года, которая дошла до Киева в виде приснопамятной телеграммы «Депутата Бубликова».
2. Взятие власти Центральной Радой в октябре-ноябре 1917 года.
3. Захват Киева частями Красной армии 26 января 1918 года.
4. Возвращение в город Центральной Рады при поддержке австро-германских войск 1 марта 1918 года.
5. Свержение правительства Центральной Рады германскими войсками 29 апреля 1918 года и провозглашение гетманом Павла Скоропадского.
6. Свержение гетмана и взятие города войсками атамана Симона Петлюры 14 декабря 1918 года.
7. Взятие города Красной армией 5 февраля 1919 года.
8. Вторичное вступление в город войск Петлюры 31 августа 1919 года.
9. Вступление в Киев белой Добровольческой армии генерала Антона Деникина во второй половине дня 31 августа 1919 года.
11. Возвращение армии Деникина 16 октября 1919 года.
12. Третий захват города красными 14 декабря 1919 года.
13. Вступление в город украинских и польских войск 7 мая 1920 года.
14. Окончательное взятие Киева Красной армией 12 июня 1920 года.
Биография Булгакова вообще-то не бедна событиями и потрясениями. Но эти полтора года в Киеве стали для писателя самыми драматичными. При этом именно этот период поражает почти полным отсутствием документальных свидетельств. Это и понятно. Будучи в Киеве, Михаил Афанасьевич и не думал скрывать своих антибольшевистских взглядов. Весь свой киевский год Булгаков посвятил тому, что искал наиболее надежную сторону в борьбе с красными. Он то служил в офицерско-юнкерском добровольческом отряде, защищавшем гетмана Скоропадского от Петлюры, то вступал в Добровольческую армию Деникина. Понятно, что, оказавшись в конце концов на территории Советской России, Булгаков меньше всего стремился афишировать свое белогвардейское прошлое.
В той политической круговерти Булгакову, впрочем, приходилось делать множество выборов одновременно. Если вопрос об отношении к красным он решил для себя быстро, то с прочими персонажами, мелькавшими на политической сцене Киева, было сложнее. Скорее всего политические воззрения писателя формировались, что называется, по мере предъявления: Киев кто-то занимал, а там уж Булгаков изучал, что за люди, симпатичны они ему или нет, бред они говорят или за ними стоит здравый смысл.
Одним из ярких идеологов тогдашнего смутного времени был Симон Петлюра, довольно загадочный персонаж без прошлого, ставший лидером революционного украинства. Петлюра замкнул на себе круги свидомых украинцев, которых не пугала перспектива местечкового национализма и решительного разрыва с Россией.
С этим искушением Булгаков тоже легко справился. В его глазах Петлюра всегда выглядел едва ли не клоуном. «Рекорд (по частоте захвата Киева. — Ред.) побил знаменитый бухгалтер… Семен Васильевич Петлюра, — писал Булгаков. — Четыре раза он являлся в Киев, и четыре раза его выгоняли… Не было! Не было этого Симона вовсе на свете. Просто миф, порожденный на Украине в тумане страшного 18-го года».
Время пребывания Булгакова в Киеве не только мало документировано, но, похоже, и вполне сознательно запутано самим писателем. Судя по его рассказам, которые очень часто носят биографический характер, в его жизни была и вторая мобилизация, теперь уже не в армию Петлюры, а в армию большевиков. В том, что молодой киевский врач был нарасхват со всех воюющих сторон, нет ничего странного. Нет ничего странного и в том, что никто не спрашивал Булгакова, он за кого: за красных или за белых. Странным кажется тот факт, что никаких точных сведений о службе писателя у красных нет. Только гораздо позднее, в октябре 1936 года, заполняя анкету при поступлении в Большой театр, Булгаков написал: «В 1919 году, проживая в г. Киеве, последовательно призывался на службу в качестве врача всеми властями, занимавшими город». Как бы там ни было, скрывать Булгакову приходилось и несостоявшуюся службу у Петлюры, и, видимо, имевшую место службу у красных осенью 1919 года, и последующий переход к Деникину на Северном Кавказе.
Но до Кавказа пока еще надо было дожить. В Киеве многочисленное семейство Булгаковых изо всех сил старалось жить по-старому, мирно, комфортно и дружно. Писатель с женой Татьяной жили в большой квартире на Андреевском спуске, в которой собралась вся родственная молодежь. Михаил Афанасьевич вел частную врачебную практику, по вечерам пел под гитару арии из «Фауста» и часто злоупотреблял морфием, после чего начинал умирать, примерно так, как потом это делал Алексей Турбин в «Белой гвардии».
Нельзя сказать, что быт семейства был совсем уж безмятежен, а отношения дружными. Сестра Булгакова Варвара еще в 1917 году вышла замуж за юриста и капитана Леонида Карума. Михаил и Леонид взаимно друг друга не полюбили. А после того как Карум стал сотрудничать с большевиками, отношения и вовсе разладились. Сестра Варя, как вы уже догадались, стала прототипом Елены Турбиной, а зять Карум выведен под именем Тальберга. В первом варианте пьесы Булгаков честно рассказал все именно так, как было: Тальберг-Карум отправлялся к большевикам, оставляя позади жену и многочисленных родственников и друзей семьи, сохранившим верность белому движению. Но многочисленные редакторы пьесы сочли, что Тальберг уж больно противный персонаж и брать такого в светлое будущее как-то неприлично. В результате Тальберга отправили к генералу Краснову, а прочим Турбиным широко открыли двери для внутреннего перерождения в сторону большевизма.
Кстати, зять Леонид всю жизнь не мог простить Булгакову такой подлости. Много позже в мемуарной книге «Моя жизнь. Роман без вранья» Карум писал: «…Булгаков не мог отказать себе в удовольствии, чтобы меня кто-то по пьесе не ударил, а жена вышла замуж за другого. В деникинскую армию едет один только Тальберг (отрицательный тип), остальные расходятся, после взятия Киева петлюровцами, кто куда. Я был очень взволнован, потому что знакомые узнавали в романе и пьесе булгаковскую семью, должны были узнать или подозревать, что Тальберг — это я. Эта выходка Булгакова имела и эмпирический — практический — смысл. Он усиливал насчет меня убеждение, что я гетманский офицер, и у местного Киевского ОГПУ… Я написал взволнованное письмо в Москву Наде (сестре Булгакова. — Ред.), где называл Михаила «негодяем и подлецом» и просил передать письмо Михаилу… А, впрочем, я жалею, что не написал небольшой рассказик в чеховском стиле, где рассказал бы и о женитьбе из-за денег, и о выборе профессии венерического врача, и о морфинизме и пьянстве в Киеве, и о недостаточной чистоплотности в денежном отношении…».
Увы, безотрадная жизнь автора пьесы служит исчерпывающим ответом на этот крик души неизвестного офицера. Настоящая, истинно красивая жизнь в России так и не наступила.
Уже в середине 20-х годов, задним числом вспоминая те драматические времена в романе «Белая гвардия», Булгаков устами Алексея Турбина сделает несвоевременное для Советской России признание: «Я, — вдруг бухнул Турбин, дернув щекой, — к сожалению не социалист, а… монархист. И даже, должен сказать, не могу выносить самого слова «социалист». «Белая гвардия» Михаила Булгакова: об удачах и провалах экранизаций
Это вроде бы и есть разгадка тайны, на чьей стороне стоял Булгаков. Но не совсем. Спустя всего 8 лет, в 1933 году, работая над романом «Жизнь господина де Мольера», Булгаков поправит сам себя, написав: «Один из мыслителей XVII века говорил, что актеры больше всего на свете любят монархию. Мне кажется, он выразился так потому, что недостаточно продумал вопрос. Правильнее было бы, пожалуй, сказать, что актеры до страсти любят вообще всякую власть. Да им и нельзя ее не любить! Лишь при сильной, прочной и денежной власти возможно процветание театрального искусства». Скорее всего дело с политическими взглядами писателя обстояло по-человечески просто и в то же время исторически мудро. Он был за монархию ровно в той степени, в какой она ассоциировалась в его личной памяти с теми самыми «легендарными временами», которые трагически закончились в феврале 1917 года.
Идеальный мир Булгакова — это большая семья, состоящая из братьев, сестер, кузенов, дальних родственников и вовсе посторонних, но умных и хороших людей. Греется печка, звучит гитара, кто-то поет арии из «Фауста», а кто-то объясняется кому-то в любви — этот прекрасный мир, описанный в «Днях Турбиных», и есть партия Булгакова. Ее девиз — мир, любовь и здравый смысл — универсален во все времена. В конце концов, мы все отчасти принадлежим именно этой партии.
«Булгакову действительно нравился Сталин»: политика, мистика, женщины в жизни писателя
Автор булгаковской биографии Алексей Варламов считает: он всю жизнь боролся с судьбой, а не с властью
3 мая 1891 года по старому стилю родился Михаил Булгаков. Автор его биографии, писатель, ректор Литературного института Алексей Варламов рассказал о мистике в жизни Булгакова, его поединке с судьбой, наркомании и отношениях с властью.
Татьяна Лаппа и Михаил Булгаков
— Применительно к Булгакову часто говорят о мистических откровениях. Какую роль мистика сыграла в его жизни?
— Булгаков мог умереть и значительно раньше, в 1917 году, когда фактически стал наркоманом. В его излечении от наркозависимости тоже присутствовал мистический аспект?
— Он принимал морфий больше года. Я разговаривал с наркологами, они говорят, что в такой ситуации люди обычно не возвращаются: либо погибают, либо становятся искалеченными. Булгаков смог преодолеть недуг, что говорит о его огромной силе воли, но одной ее было бы мало. В каком-то смысле это Судьба заключила с ним договор – он излечивается от морфия, но за это отдает свободу выбора.
И, действительно, с той поры жизнь Булгакова складывалась так, что у него не было возможности выбирать. Судьба его жестко вела, не предлагая никаких вариантов. Он, можно сказать, обменял свободу действий на те годы, которые были ему даны для того, чтобы написать назначенное.
Михаил Булгаков в 1910х Фото: en.wikipedia.org
— Немалую роль в спасении Булгакова сыграла его первая супруга Татьяна Лаппа, Тася. Хотя сам Булгаков потом назвал её «слабой женщиной» и обвинил в том, что она не смогла увезти его за границу. За что он с ней так?
— Думаю, это шло от раздражения и неудовлетворенности своим положением. Булгаков не любил большевиков, не любил советскую власть, а в начале особенно, и конечно, мечтал уйти вместе с Белой армией. Но тогда, в 1920 году, в самый последний момент подцепил тифозную вошь, которая его остановила. Свалился с тифом при белых, а очнулся уже при красных, с которыми и прожил оставшиеся двадцать лет. И Тасю обвинял в том, что она ничего не сделала, чтобы его эвакуировать.
Тася была, естественно, оскорблена чудовищно. Выхаживала, кормила, нянчилась с ним и получила такую пощечину! Он ощущал перед ней вину. Когда умирал, звал ее, чтобы попросить прощения.
— В книге вы подробно пишете, как Булгаков пытается врасти в советскую литературу и даже публикует вполне себе примирительные статьи. В этом было искреннее желание приспособиться к новой жизни или просто материальная нужда?
— Там было всего понемногу. Ситуация в стране менялась. Закончилась Гражданская война, начался нэп. Именно тогда, в 1921 году, Булгаков оказывается в Москве.
Надо было завоёвывать жизненное пространство, и он буквально вгрызался в новую действительность. Сначала попал на работу в газету «Гудок», где писал фельетоны, потом стал сотрудничать с газетой «Накануне». Тогда он ощущал, что идёт на компромисс, потому что газета была ему противна, однако там платили хорошие деньги, а кроме того «Накануне» помогло ему сделать имя. И все же Булгаков очертил для себя красные линии, за которые не переступал. Он сохранял свою автономию.
— Тем не менее в 1926 году ОГПУ пришло к Булгакову с обыском. В чём его подозревали?
— Это как раз было связано с газетой «Накануне». Она выходила в Берлине на советские деньги и была пропагандистским, ориентированным на русских эмигрантов изданием, призывавшим их возвращаться в Советский Союз. Движение это получило название «смена вех», или «сменовеховство». А потом большевики поменяли курс, стали закручивать гайки, газету закрыли, и всех, кто в ней сотрудничал, взяли на заметку.
К Булгакову пришли с обыском и изъяли у него рукопись «Собачьего сердца» и дневник. А некоторое время спустя вызвали в ОГПУ и провели допрос, стенограмма которого ныне опубликована. По ней видно, что Булгаков вёл себя исключительно мужественно, не юлил и прямо отвечал на все вопросы: советскую власть не люблю, но считаю, что она упрочилась и с ней надо считаться как с фактом; участвовал в Белом движении, пишу об интеллигенции.
— Да, в «Мастере и Маргарите» вообще поражает, что таинственные пропажи людей, ставших жертвой Воланда и его свиты, описаны с нескрываемой симпатией. А ведь Булгаков писал роман в 1930-е годы, когда начались массовые аресты. Как он их воспринимал?
— О подлинном размахе и масштабе репрессий он, конечно, знать не мог. Но все же видел, что жертвами репрессий середины 1930-х годов становились, в том числе, и те люди, которые были его врагами на рубеже 1920-1930-х, те, кто его травил, преследовал, те, кому Маргарита била окна в квартире в Лаврушинском переулке.
— Вы уже упомянули о разговоре Булгакова со Сталиным. Как часто Булгаков вспоминал об этой беседе и как её воспринимал?
— Сталин застал его врасплох. Это был звонок посреди дня. Булгаков прилёг после обеда. Вдруг звонят из Кремля. М. А. думал, что это розыгрыш. Потом понял, что нет. А Сталин действовал грамотно и наступательно. Задал вопрос: «Что, мы вам очень надоели?» И вот что на это скажешь? Дальше: «Что вам лучше: уехать за границу или работать здесь?»
Булгаков понимал, что Сталин подталкивает его к правильному в глазах вождя ответу: советский писатель должен работать на родине. Булгаков потом страшно жалел, что не добился выезда за границу, и позже говорил об этом с Евгением Замятиным, одним из немногих писателей, с которым по-настоящему дружил.
У Замятина была похожая ситуация. Его тоже травили в конце 1920-х. Замятин написал письмо Сталину, где просил, чтобы его отпустили за границу. И Сталин его отпустил. Замятин благополучно уехал в Париж, и Булгаков ему в общем-то завидовал. Он воспринимал Советский Союз как тюрьму. Потом еще несколько раз писал Сталину, просил, чтобы ему разрешили хотя бы ненадолго выехать за границу, но его так и не выпустили.
— При этом тема разговора была связана с запретом булгаковских пьес во МХАТе и с тем, чтобы его приняли туда на работу. Почему отношения Булгакова с Художественным театром так и не сложились?
— Булгакова приняли на работу во МХАТ в 1930 году, как раз после разговора со Сталиным. Сначала М. А. был воодушевлён, тем более, что МХТ принял к постановке его пьесу о Мольере, но вскоре убедился, что Станиславский и Немирович-Данченко совсем по-другому, чем он, смотрят на театр. Начались творческие разногласия, споры, интриги, которые в конечном итоге привели к тому, что Станиславский отказался с Булгаковым работать.
М. А. не хотел считаться с тем, что изменилось время, на дворе не 1926, а 1936 год, и редакционная статья в «Правде» весит больше, чем двести девяносто девять отрицательных отзывов на «Дни Турбиных», ибо это – позиция партии и правительства. И, тем не менее, когда отмечалось десятилетие его театральной деятельности, писатель не без горечи заметил, что мхатовцы «поднесут мне в качестве подарка чашку, полную крови, которую они выпили из меня за эти десять лет». Обиженный он ушёл из МХАТа и… написал «Театральный роман», где объяснился в любви к этому театру. И в этом весь Булгаков!
— В конце 1930-х Булгаков пишет и пьесу о Сталине «Батум». Зачем он пошёл на этот шаг?
— Есть разные толкования этого сюжета. Мариэтта Чудакова, например, считает, что то был род компромисса. Булгаков прогнулся и написал эту пьесу, потому что хотел встроиться в систему.
Однако я с этим не согласен. Никакого компромисса со стороны автора не было, потому что компромисс предполагает сознательную уступку. А Булгакову действительно нравился Сталин. Он его настолько же уважал, насколько не любил советскую власть. Ему не нравилась система, вызывали отвращение литературные и театральные начальники, среда, идеология, но самого Сталина он в каком-то смысле выносил за скобки. Вот почему обращение Булгакова к личности вождя было вызвано не угодливостью, не желанием кому-то понравиться, а интересом художника.
— Однако, когда сам же Сталин эту пьесу запретил, Булгаков сказал: «Он подписал мне смертный приговор»…
— Своеобразным завещанием Булгакова стал роман «Мастер и Маргарита». Чем вы объясните его невероятную популярность, и что думаете о многочисленных интерпретациях?
— Какое-то время тому назад нескольких русских писателей попросили назвать самый переоценённый русский роман XX века. Многие назвали именно «Мастера и Маргариту». Может и так. Но попробуйте написать лучше и так, чтобы написанное вами осталось на десятилетия!
В этом романе потрясающая сила его свободы, фантазии, смежающие друг друга планы: исторический, сатирический, обворожительная любовная линия. И потом читатель всегда прав: если он переоценил, то не на пустом месте. Это роман не мистический, но магический и очень отзывчивый. Он увлекает, смешит, трогает, возмущает, чарует.
Что же касается инсценировок и экранизаций, то очень хороший спектакль по «Мастеру и Маргарите» поставил Сергей Женовач в Студии театрального искусства – умный и остроумный, легкомысленный и серьезный, веселый и страшный. Я помню и культовый спектакль Любимова 1977 года в Театре на Таганке. Правда, от него я слишком много ждал и, может быть, поэтому был несколько разочарован.
Фильм Владимира Бортко, по-моему, не очень получился, как и фильм Юрия Кары. Была неплохая польская картина Анджея Вайды «Пилат и другие». Там, правда, представлена только библейская линия книги, но она стилистически выдержана. Однако, когда по хорошей литературе снимают даже не очень хорошее кино, ничего плохого в том нет – люди всё равно будут читать и перечитывать классику.